Дом 6 по Графскому переулку (и он же дом №7 по улице Рубинштейна) принято называть «слезой социализма». Я не знаю, какой смысл вкладывается в это название. Может быть, у кого-то этот дом вызывает такую благостную слезу, воспоминания об этом периоде. А может быть у кого-то и горькую слезу. А вообще, к политике этот дом отношения никакого не имеет. Он был воздвигнут действительно в годы, когда начинался социализм. Дата его рождения 1931 год. И это пример такого раннего питерского конструктивизма.
Виктор Бузинов. Дом 6 по Графскому переулку (и он же дом №7 по улице Рубинштейна) принято называть «слезой социализма». Я не знаю, какой смысл вкладывается в это название. Может быть, у кого-то этот дом вызывает такую благостную слезу, воспоминания об этом периоде. А может быть у кого-то и горькую слезу. А вообще, к политике этот дом отношения никакого не имеет. Он был воздвигнут действительно в годы, когда начинался социализм. Дата его рождения 1931 год. И это пример такого раннего питерского конструктивизма.
Поселились в этом доме писатели соцреализма средней руки. Хотя, была среди них и великолепная петербургская поэтесса Ольга Фёдоровна Берггольц. Сегодня на этом доме есть мемориальная доска, которая напоминает о том, что здесь жила Ольга Фёдоровна. Ну и по-моему на сегодняшний день этой доской и славен этот дом. Сюда на Рубинштейна мы пришли вместе с литературоведом Евгением Борисовичем Белодубровским.
Евгений Белодубровский. Я должен сказать, что на самом деле здесь имели место и слёзы умиления, и трагические слёзы. Но об этом я позже скажу. Действительно, этот дом называется «слеза социализма». К известным ответам на вопрос «почему слеза» надо кое-что ещё добавить. Во-первых, это была коммуна. Была общая столовая, не было кухонь. Была потрясающая слышимость. Дети плакали, и это везде было слышно. Писателям это мешало. Это раз. Слёзы, плач. Второе – это то, что если вы посмотрите сбоку, то увидите так называемый «зимний сад» наверху. Это плоская крыша с которой не было предусмотрено стока. И когда была осень, а у нас город, как вы знаете, дождливый, то вся эта вода, которая отстаивалась, она шла по стенам и дом «плакал». Это я хотел бы добавить к копилке названия, о котором мне рассказывала Ида Моисеевна Наппельбаум, о которой расскажу немножко позже.
Это очень приметный дом. Начну издалека. Я был в Нью-Йорке, работал в нью-йоркской библиотеке. На 42-й улице там есть славянская библиотека, и такая замечательная комната, где собираются слависты, читают русские газеты. Это было в 1993 году. Я долго там работал, со всеми познакомился. Когда улетал, громко сказал, что улетаю домой. И кто хочет из тех, у кого есть родные в Петербурге, передать свои письма - я с удовольствием это сделаю. И вдруг из дальнего угла поднялся очень пожилой человек. Он подошёл ко мне и сказал: «Евгений Борисович, я прошу Вас, передайте поклон одному дому на углу Рубинштейна и Графского. Дом, который называется «слеза социализма». Прошу Вас поклониться ему, потому что этот дом построил мой дальний родственник архитектор Оль». Оказалось, что это действительно очень признанный русский историк, который занимается русской древностью эмигрант Марк Райф.
На самом деле, действительно, этот дом держится на доске Ольге Фёдоровне Берггольц. Конечно, это известно. И надо сказать только, что это не петербургский, а ленинградский дом. Потому что она всё-таки ленинградская поэтесса.
Здесь Ольга Фёдоровна жила со своим мужем Николаем Молчановым. И здесь вся эта блокадная история. Отсюда она шла в радиокомитет, обратно. Об этом написано множество воспоминаний: «пойдём в слезу, уйдём от слезы, пойдём к Ольге в слезу», и так далее. Кроме Ольги Фёдоровны здесь жил писатель Пётр Сажин. Здесь жил и Либединский. Здесь жил такой писатель Кнехт, всеми забытый, к сожалению. Здесь жил Александр Штейн. В принципе, этот вот такая была коммуна.
В. Б. У меня к вам вопрос. Ольга Фёдоровна ведь по-моему жила на Рубинштейна ещё и по другим адресам.
Е. Б. Да. В 1945 году, после того как умер в блокаду её муж Николай Молчанов, обещающий очень большой вклад в наше литературоведение, она переехала в дом, где жила Лидия Корнеевна Чуковская. На самом углу «пяти углов». В новый год (с 1946 на 47 год) Анна Андреевна была здесь приглашённая Ольгой Фёдоровной.
В. Б. Ольга Фёдоровна пригласила к себе отметить новый год Анну Андреевну Ахматову. Это было как раз жуткое время. Уже вышло постановление…
Е. Б. И самое главное, что книга, которая должна была вот-вот выйти, была "зарезана". Все экземпляры были сожжены. И то что осталось, Анна Андреевна в благодарность за то, что Ольга Фёдоровна и, кстати, Кагоненко, её супруг тогда, они согрели Анну Андреевну в самый трудный период, подарила вот этот единственный сохранившийся экземпляр не вышедшей книги, который Ольга Фёдоровна очень долго хранила.
Здесь в этом доме, в этой «слезе», Ольга Фёдоровна написала самые лучшие стихи. Несмотря на то, что конечно, писателей арестовывали. Так что можно говорить и о политическом, потому что очень многие ушли и не вернулись в этот дом. И здесь были написаны стихи, которые мы повторяем. И очень многое об этом доме сама Ольга Фёдоровна написала в своих воспоминаниях.
Для меня этот дом чрезвычайно радостный. Я здесь был одарен многолетней дружбой с Идой Моисеевной Наппельбаум. Не только я, но и многие из моих сверстников, занимающихся этим периодом литературы.
В. Б. Выходцами из серебряного века.
Е. Б. Да. Она была ученицей Гумилёва. Если бы отметить этот дом не только доской Ольги Фёдоровны, но и Иды Моисеевны! В этом доме в квартире №17 всегда до страшных времён 30-х висел портрет Николая Степановича Гумилёва, который написал Николай Эрнестович Радлов. Бесстрашно висел поэт, и люди могли видеть вдруг неожиданный портрет. Конечно, потом об этом портрете кто-то, как говорят, «заложил». И это послужило причиной ареста Иды Моиссеевны. Потом уже через много лет этот портрет был скопирован и висел в этом доме уже в наше время...
В. Б. У кого тогда он висел? В этой же квартире?
Е. Б. Нет. Подлинник был сожжён. Муж Иды Моисеевны сжёг этот портрет. Считал, что так было нужно, чтобы спасти жизнь детей, и вообще очень многого окружения. Вы знаете, как это было тогда.
В. Б. Но существовала копия.
Е. Б. Да. Потом, по воспоминаниям самой Иды Моисеевны, когда она вернулась из лагеря после 50-х годов, новый художник восстановил этот портрет, и он также висел, и мы всегда его видели в этой квартире. Вот это важно. Эта история портрета, который восстановлен в абсолютно той же самой пропорции. И это замечательно.
В этом доме Ида Моисеевна рассказывала необыкновенно много. И о Соллогубе, и о Клюеве, и об Анне Андреевне Ахматовой. И она же мне прочитала своё письмо, которое напечатано вот в этой книге, которая называется «Угол отражения». Она мне сама прочитала письмо, которое она направила Ольге Фёдоровне Берггольц из этого дома. Этот текст напечатан. Поразительное проникновенное письмо, в котором она просила помочь Иде Моисеевне справиться со своими воспоминаниями и написать книгу. Но Ольга Фёдоровна скоро умерла. Книга, слава Богу, написана, и на теперь есть у всех, кто помнит.
И последнее, быть может, важное. Этот дом также счастлив тем, что в этом доме совсем недавно, когда приезжала Нина Николаевна Берберова, встретились две музы Серебряного века. Нина Берберова и Идочка Наппельбаум. И вот это поразительно было, когда две старушки с молодыми глазами, тем более что они не могли тогда, было сложно переписываться. И вдруг они видят друг друга и говорят «здравствуй, Ниночка!», «как ты, Идочка?» Это было совершенно потрясающе!
В. Б. Вы присутствовали?
Е. Б. Нет. Но эти рассказы самой Иды Моисеевны были поразительны, потому как она увидела в глазах её и Ходасевича и всю эту трудную жизнь в изгнании. А та увидела в ней и тюрьму и Сибирь и лагерь, и всё они пережили, и обе эти старушки сидели друг напротив друга. Холёная американская профессорша из Принстона и не менее достойная поразительная с остатками той красоты наппельбауманской, которая была у всех трёх сестёр. Они сидели и разговаривали. И я помню ещё одно. Когда я приходил, кроме того, что она очень много рассказывала и об этом доме и об этих людях и об улице Рубинштейна. И о доме Невский 72, где была студия. Рассказывала очень много. Она всё время подсовывала мне маленькие бутербродики, что бы я как бы ел, заботливо делала чай. Это была такие у нас тайные разговоры. Не тайные от людей. Всегда мне казалось, что она доверяет мне больше. Потому что я готовился к этим встречам. И я их никогда в жизни не забуду.
Она считала, что воспоминания о доме ли о людях ли имеют необыкновенную ценность. И наше дело это помнить навсегда навсегда навсегда. И проходить мимо домов, этих фасадов. Как люди кланяются нам, а мы кланяемся им в благородном поклоне
Что очень важно, что все, кто входили в этот дом, их поражала надпись на дверях. Как афоризм. «Береги дом. Сохраняя его, ты сохраняешь социалистическую собственность!» Мы бережём в памяти этот дом, мы сохраняем поэтическую собственность.
В. Б. Да. В общем, конечно, это замечательный, по-своему замечательный, конечно, дом. Но даже не с точки зрения архитектуры, хотя и это имеет место. Я ещё раз хочу напомнить его адрес. Это угол Графского переулка и улицы Рубинштейна. То есть Графский переулок дом 6 и Рубинштейна 7. Сегодня мы вели репортаж отсюда, от улицы Рубинштейна вместе с петербургским литературоведом Евгением Борисовичем Белодубровским. На сегодня всё. Виктор Бузинов. Прогулки по Петербургу.
